В истории сказок пустые страницы
Заполню картинками прожитых дней...
От братца с сестрицей – лишь след от копытца
И горечь отвара из свежих корней.
Усталые лица... Им прошлое снится.
Усталая птица на сердце легла.
Четвертые сутки пылают станицы.
Корнет, вам оставить на утро вина?
Тихонько молиться, немножко стремиться,
Украдкой гордиться, что масть подошла.
И снится под утро Братцу с Сестрицей,
Что завтра они смогут вспомнить страницу,
Где мудрая серая мертвая птица
Узнала их лица и жить позвала.
Пушкино. Январь-февраль 1996 г.
Приходила Ночь.
Прожигала в небе дырки – Млечный Путь, Кассиопея...
Уводила прочь,
Говорила, будут гости, говорила, пожалею.
Приходила Ночь,
Все звала меня куда-то, передумала, осталась.
Приходила Злость.
Выбирала, кто слабее, и махала кулаками.
Ты, мол, жалость брось,
Легче быть жестоким с другом, если ты жесток с врагами.
Приходила Злость,
Наливалась, раздувалась, не сдержалась, взорвалась.
Приходила Боль.
Забиралась под грудину, хохотала и плясала.
Заставляла: «Пой,
Ведь любовь не умерла, предстоит еще не мало».
Приходила Боль,
Пошумела, потерзала, поутихла, улеглась.
Приходила Смерть.
Посидела, посмотрела на краю больничной койки.
Говорила: «Есть
Путь, которым ты пройдешь, путь, который знают боги».
Приходила Смерть,
Посидела, посмотрела, рассмотрела и ушла.
Я приду к тебе.
Расскажу тебе я на ночь сказку про седого старца.
Я скажу тебе:
«Будет все, как ты захочешь, надо только не бояться».
Я приду к тебе,
Расскажу простую сказку, посмотрю, как засыпаешь.
Тихо выйду я из дома, улыбнусь уже за дверью,
Кину взгляд в ночное небо и уйду своей дорогой.
Сентябрь 1996 г.
Открытым лицом принимаю небесные слезы,
Распахнутой грудью вдыхаю гарцующий ветер,
Срываю осенние листья, как маски и позы,
Встречаю картины, которые раньше не встретил.
Луна обольет меня светом тоски и покоя,
И музыка будет звучать все быстрее, быстрее...
Облупленный ствол за плечо меня тронет рукою,
И юное что-то с ухмылочкой скажет: «Стареем».
Спиной прислонюсь я к древесной морщинистой сетке,
Припомню, как дом на прощанье мне ставнями хлопал.
И ветер меня оторвет от трясущейся ветки,
Закружит и вдаль унесет беззаботным галопом.
Конец сентября 1997 г. Две последние строчки первого четверостишия как-то неприятно режут мне слух. Такое впечатление, что я это уже слышал.
P.S. Дал прочитать это Ирине Васильевне. Реакцией было: «Ты что, издевался?» Оказалось, что в 1841 году (на последнем году своей жизни) Михаил Юрьевич Лермонтов в стихотворении «Листок» писал следующее:
Дубовый листок оторвался от ветки родимой
И в степь укатился, жестокою бурей гонимый;
...
И странник прижался у корня чинары высокой;
...
Со всей прямотой заявляю: я не издевался, я вообще не подозревал о существовании этого, как говорят, знаменитого стихотворения. К тому же, если бы мне пришло в голову «издеваться» над Лермонтовым (или над кем-нибудь еще), то я, несомненно, отразил бы это в названии или эпиграфе.
В желтых листьях берез робко плещется свет.
Скоро осень. И воздух остынет.
Все мы малые дети за выслугой лет,
Лишь проблемы стали большими.
Тает шелест дождя в шуме быстрых колес.
Все останется, присно отныне.
Мне Дубровский, Базаров, Печерин и Гёц
Смотрят в спину глазами седыми.
И когда свежий ветер ударит в лицо
И, взъерошив мне память, отхлынет,
Растворяясь вдали, словно солнечный сон,
Прошепчи про себя мое имя.
Август – сентябрь 1998.
Сразу поясню: Гёц – герой пьесы Ж. П. Сартра «Дьявол и Господь Бог».
Остальные имена, я думаю, известны.
В этот вечер, когда мне ответили Ваши глаза,
Я, успев размечтаться, что счастье все ближе и ближе,
Сделал вид, будто я ничего не хочу Вам сказать,
А Вы сделали вид, будто что-то хотите услышать.
Только вот незадача – вернуть бы все это назад…
Мелкий дождь поливает теперь терпеливые крыши.
Так прощайте навек – Вы ведь это хотели сказать.
Так храни Вас Господь! – Вы ведь это хотели услышать.
Не расколется сердце, не скатится мельком слеза.
Лишь рука не спеша что-то черным по белому пишет.
Я люблю, но молчу – я хотел это молча сказать.
Я сказал это молча, но кто меня сможет услышать...
Сентябрь 1998.
В просторном зале обнаженной сути,
Распущенной любви, хмельного зелья:
– Mademoiselle, ну что же Вы, танцуйте!
– Ах, что Вы, сударь, мне не до веселья…
Не кажется уже случайной встреча.
Последнее по счету время года.
– Mademoiselle, какой чудесный вечер!
– Вот только, сударь, мерзкая погода.
За разговором день клонится к ночи,
Встают виденья прожитых событий.
– Mademoiselle, на чем же я закончил?
– Я не следила, сударь, извините.
Идиллию златого гобелена
Насущным вскроют Сальвадор и Пабло.
– Сударыня, прости, какого хрена?
– Monsieur, не знаю, все в такую падлу!
Вот тут я действительно издевался, только еще не решил, над кем.
Октябрь 1998.
Какой-то скрип за стеной
И капли с крыши –
Как будто кто-то пришел,
Но так неслышно.
Забылся старый ожог,
Уже не больно.
Немножко грустно еще,
Но так спокойно.
Все, что на сердце носил,
Не так уж важно.
– Я, вроде, что-то забыл...
– Да брось, не страшно.
С улыбкой бледной луна
На кружку чая...
Звенит тихонько струна –
Задел случайно.
Знакомый тихий мотив
Ласкает уши.
– Нам нужно меньше курить,
Здесь снова душно.
Давно прощаться пора,
Уж время вышло.
И кто-то любит тебя,
Но так неслышно...
Ноябрь 1998. Лето круглый год.
За окном, нахохлившись, тихо мокнут птицы.
То ли с неба наважденье, то ль – вода простая.
Иногда так хочется в книгу погрузиться,
Чтоб в бумажном ворохе этот мир растаял.
И девчонка юная рядом с белым пони
От чего-то грязного отшатнется с криком.
Ты успеешь вовремя, скрывшись от погони,
И к ногам ее падешь, если верить книгам.
Но твоя вода живая – триста грамм «Столичной».
Чтоб отдать приказ войскам, нажимаешь [Enter].
И получка кажется ратною добычей,
И магическою руной – напряженья вектор.
Карусельная лошадка, пони снежно-белый...
Только краска облупилась, распрощалась с цветом.
И девчонка юная стала старой девой.
И не вспомнишь, у кого ты читал об этом.
Читал я «об этом» у Воннегута в «Сиренах Титана».
Осень-зима 2001.
Прохладно. Все ярче светает.
И рыжая женщина в рыжем жилете
Сгребает граблями размокших окурков листву.
Вот мимо метро пробегает
Собака по грязной рекламной газете.
Она не приходит, ее никогда не зовут.
Молочные клочья тумана
Порвал старый клен черной веткою острой
И замер в засаде, надеясь мне выколоть глаз.
Случайно проснулся так рано
И медленно, медленно от перекрестка
В туман удаляется старенький грязный ЛиАЗ.
И дождик нетвердой рукою
Очистит все то, что от мира осталось.
Вот-вот проступает по правую руку стена.
И сразу за этой стеною
Кипит беспричинная мутная радость.
И первые листья, как кистью, рисует весна.
Весна 2002.
C Em
Так в конце апреля начинался листопад.
C Am
Я пытался не поверить, только листья все летят.
Dm F
Очень тяжко из постели выползать в холодный дождь -
C E
Так, как будто в понедельнике единственном живешь.
Dm E Am
Словно в вечном понедельнике живешь.
Но откуда взяться листьям? - даже почек нет еще.
Только листья все валились вместе с траурным дождем.
Люди шли и матерились зло, устало, равнодушно,
Но совсем не удивились - словно это так и нужно...
А может так оно и нужно?..
- Не топчите! Не топчите! Ведь под листьями трава!
- Подождите, отойдите! Ну-ка, взяли - и, раз-два!
Приподняли - Посмотрите, только грязь и тонкий лед.
Вы не знали? Извините. Лето больше не придет.
...Лето не придет.
За окошком ни просвета, на душе не хорошо.
Если не приходит лето, значит нам пиздец пришел!
И уже на грани бреда я подумал: Все, в пизду!
Если нету больше лета, вместо лета я приду!
Вот такое хреновое лето...
Май-Июнь 2003.
Вам когда-нибудь было хорошо?
Не то, чтобы классно или нормально,
А вроде как полный пиздец пришел,
Только наоборот - свесился
через край
и сверзился.
Неважно - куда,
Важно - на горизонте совсем светло стало,
И все реже мысли, что это не навсегда.
...Кто сейчас проворчал, что ему мало?!
Разворачивается
и бодро марширует на хуй!
Он все знает,
вам будет, что обсудить.
Остальные - внимают.
Главное - не дурачиться,
А пытаться понять без картинок и страха.
Мне очень не просто не орать сейчас, а говорить.
Вам когда-нибудь приносили в ладонях
горсть
не воды,
а радости?
Когда не помнишь, чтО это - злость;
Когда перестают оставаться следы,
Остается лишь ощущение связанности
С человеком...
Хотя, это уже не по-человечески -
Так только боги общаются:
Ты не с нами еще - welcome! -
По-отцовски, иногда - по-отечески,
Смысл от этого не меняется.
У вас никогда внутри не сосало?
Не просилось навыплеск откуда-то из-над диафрагмы?
Было?
Не узнали?
Это оно - счастье!
Не держите, его не бывает мало!
Меньше не будет, если выбросить часть
просто вовне.
И в глаза рядом:
Чего ждете?
Берите!
Пользуйтесь!
Все равно мне
хватит.
Еще надо?
Да вот оно, вокруг,
я им уже полмира залил!
Я не забыл про тебя, друг,
Мы давно не общались -
ну так черпай
из моего потока сил,
а я исправлюсь,
знай!
Я бездонен и беспределен,
Меня не много - меня до ебени матери!
Все равно, начало или конец недели,
Никакие проблемы ничего из меня не истратили!
......................
Я понял, проповедь пора заканчивать.
Командировочные вам отдали,
до встречи,
разъезжаемся.
До скорых?
Не знаю...
Едва ли...
А вот это уже недлЯчего!
Ну откуда слезы, милый ты мой человечек?
Давай-ка, не расслабляемся!
В смысле, не напрягаемся...
Ну, да ты понял!
Не люблю прощаний,
особенно долгих.
Ты тоже, знаю.
Главное - помни,
Я не даю пустых обещаний.
И нет никакой разлуки,
родной...
родная...
Март 2004.
, Останься