Купавна место вообще волшебное. О ней можно отдельную книгу писать. Чего стоят хотя бы рассказы про ПАМЮВ, про моченые яблоки, про чачу с пряниками, про то, как отрываются панки, а как металлисты, про то, как "Алеша умер"… Но речь сейчас не об этом.

В то далекое время Купавна еще не была местом, куда можно съездить с работы на обеде, убраться после выходных. Мир тогда был значительно больше, время текло медленнее. И на дачу я переезжал. На долгие летние месяцы. Там меня захлестывала совсем другая, далекая от городской жизнь.

Я хотел избежать упоминания в этом цикле конкретных лиц, но это оказалось совершенно нереальным. Без Аркадия про Купавну не расскажешь.

Он тогда еще не был моим братом, и звали его Андрей. Он, как и я, был в Купавне всегда. Жил он с сестрой и бабушкой на другом конце нашей Родниковой улицы.

Как я уже говорил, я любил читать. Играть я любил меньше. Но и от того, и от другого я очень не любил отрываться. По этой причине очень многие вещи мне претили. Я не любил спать, потому что в это время можно было читать. Кроме того, с подачи как раз купавенской бабушки у меня был жесткий режим. В 7:00 — завтрак, в 14:00 — обед, после обеда часовой сон, 19:00 — ужин, 21:00 — спать. Мой организм такому режиму усиленно сопротивлялся. Поэтому я никогда не хотел ни спать, ни есть. Но меня заставляли.

На обед бабушка частенько готовила овощной суп с вареным СЛАДКИМ мясом, кидая туда все, что росло на огороде. На огороде росло дюже много всего, а как она добивалась сладкого вкуса мяса, я не знаю. Горячее я с детства есть не мог, а суп я употреблял не просто остывшим, а холодным. Чтобы масло не таяло. Масло (сливочное) я нарезАл кусочками, солил и кидал в суп. Потом жевал.

Было очень много вещей, которые в детстве есть мне не нравилось. Начиная от лука и чеснока, заканчивая пельменями и салатами. Поэтому очень редко я мог съесть все, что передо мной стояло. Кроме того, читать за едой, как известно, вредно. То есть, запрещалось. Это все приводило к тому, что есть я тоже не любил.

Я не любил срать, потому что мне запрещали брать в сортир книжку. И вообще это было очень хлопотно — пока погадишь, пока задницу вытрешь, потом еще руки мыть.

Мыться я очень не любил. Книжку в ванне читать было не удобно — руки постоянно намокали. А потом надо было мылиться, тереться, мыть голову. Ну вы знаете. Все это отнимало кучу времени и казалось мне совершенно бесполезным. Я практически никогда не чувствовал себя грязным. Мне не было противно, если я не мылся две недели. И про мытье рук после туалета у меня было свое мнение. Если я просто поссал, у меня вопросов вообще не возникало. У меня чистый член, а на руки я не ссу. Когда посрешь — другое дело. Руки я мыл, только если умудрялся измазать их в говне.

И еще я не любил переодеваться. Вставал я рано — часов в шесть. Потому что спать не любил. Когда я вставал, было еще довольно прохладно. Я натягивал резиновые сапоги, свитер и курточку и бежал на кухню завтракать. Потом я шел гулять. И к обеду я приходил в тех же сапогах и свитере. Курточку иногда снимал раньше. Ну и что, что солнце вовсю светит? Ну и что, что немного жарко? Зато я не терял времени. После обеда я ложился спать, через час одевался по погоде — в маечку и шортики — и шел гулять. Вечером снова становилось прохладно, но одевался я только после ужина.

Теперь представьте, что думала обо мне бабушка Аркадия. Когда все нормальные дети носятся практически голышом, Алеша резвится в сапогах и болоньевой куртке. А когда детишки одеваются с появлением вечерней росы, Алеша бегает в шортиках и сандаликах. Но это было не самое страшное.

Страшнее было то, что после завтрака, то есть где-то к половине восьмого я уже был свободен. А Аркадий любил сладко спать часов до десяти. С утра читать еще не хотелось — энергии слишком много после сна и еды. И я шел за Аркадием.

Полвосьмого. Лето. Купавна. Паренек Алеша, прислонившись к рябине возле калитки, орет на всю улицу: "А! Ндрей!", выжидает секунд 20 и орет снова: "А! Ндрей!"… Эта развлекуха продолжалась от 10 минут до получаса. Потом показывалась бабушка и сообщала, что Андрей спит.

Понуро я брел домой. Некоторое время шлялся по участку, брался за какой-нибудь журнал, но никак не мог сосредоточиться. Шлялся еще немного. Качался в гамаке. И когда решал, что времени прошло достаточно, шел к Аркадию.

Хочу, чтобы все поняли. Я умел пользоваться часами. Я мог свободно узнать, сколько времени прошло. Но не любил. Потому что часы сказали бы мне, что прошло 15 минут. А так я мог свободно считать, что прошло часа два. Кроме того, я не мог понять, как можно так долго спать, когда на дворе такой чудесный солнечный (пасмурный, дождливый) денек, как можно терять столько времени.

Без пятнадцати восемь. То же утро. Паренек Алеша, прислонившись к рябине возле калитки, орет на всю улицу: "А! Ндрей!", выжидает секунд 20 и орет снова: "А! Ндрей!"… Бабушка на этот раз появлялась быстрее. Видимо, еще не успевала заснуть. В ответ на то, что, мол, Андрей все еще спит, я спрашивал: "А через сколько он выйдет?" Мне отвечали, что часа через два. И я снова понуро брел домой.

Если бы я в прошлый раз посмотрел на часы, мне бы ничего не оставалось, как маяться два часа одному. Но! Я же не знал, с какого времени отсчитывать. И через полчаса был у Аркадия.

Так могло продолжаться еще несколько раз, но обычно с третьего-четвертого раза Аркадий вставал и выходил. Либо выходила бабушка и объясняла, что он зайдет за мной сам, потому что когда он проснется, у него еще будут дела. У меня дел не бывало, потому что по хозяйству старикам я никак не помогал. И в этом случае мне все-таки приходилось валяться два часа в гамаке и читать старые "Мурзилки".