Я рос. Пришло время идти в школу. К этому времени я уже был умным. Я умел читать про себя и писать печатными буквами. Я умел считать до миллиона и дальше, хотя мне никто не верил. Все сразу просили посчитать вслух (я имею ввиду сверстников). Я пытался отмазываться, что это долго, пробовал объяснить систему счета, но был осмеян.

В общем, к школе я был готов. И первые три класса учился почти исключительно на отлично. Потом рядом с нашей школой построили новую, половина народа ушла учиться туда, классы перетасовали. (До этого момента я учился в классе "Г", а мой сосед — вообще в "Е".) Предметов стало больше, нравиться стало меньше. К пятому классу три балла стали для меня обычной оценкой, а школу я уже ненавидел. Кстати, тогда меня начали посещать первые мысли о выходе из окна. Но это уже другая история.

После того, как нас приняли в октябрята, меня "выбрали" в командиры группы. Выбрала училка, потому что я хорошо учился. Командир должен был следить за порядком, назначать дежурных и т.п. В первом классе за порядком следить я еще пытался. То есть, на переменах, когда все начинали носиться по классу, я выходил к доске и тихонько пищал: "Ребя-я-я-я-ята, не бе-е-е-е-егайте…" Не то, чтобы меня не слушались, меня просто не замечали.

Это очень чувствительно било по моему чувству собственного достоинства, поэтому я возвращался за парту и начинал представлять, как я всех построил, как меня похвалила учительница, как мне за это дали золотую медаль, как дома устроили по этому поводу праздник. От внешнего мира я при этом отключался полностью, поэтому легко мог пропустить начало урока, забыть встать и, когда все уже уселись и утихли, продолжать воспроизводить голос восхищенного мной директора. Тут уже внимание было мне обеспечено, но вместо удовлетворения я заливался краской и становился еще более замкнутым.

Еще в обязанности командира группы входило командовать смотром строя и песни. У нас были этакие морские воротнички, а пели мы "И тогда вода нам — как земля…". И все бы было хорошо, если бы не мои проблемы с ориентацией.

От класса выбирался человек, который должен был маршировать по актовому залу строевым шагом под мои команды "налево", "направо", "кругом" и т.д. Команды я отдавал правильно, только иногда поздно. Потому что, учитывая волнение, было довольно трудно определить, где право, а где лево. И вообще, вид марширующего одноклассника меня гипнотизировал. Один раз я так увлекся созерцанием, что чуть не отправил его сначала в стол жюри, а потом в сцену.

Поэтому, хоть я и гордился оказанным мне доверием, но должность командира сильно давила меня огромной ответственностью.

В конце третьего класса меня и еще троих приняли в пионеры. За хорошую учебу и примерное поведение. Я был очень горд, до сих пор помню этот праздник. С Красной Пресни, где нам повязали галстуки и где я произнес первую в жизни клятву, мы с родителями солнечным майским днем отправились в кафе-мороженное. Было здорово.

Но таких светлых моментов было не очень много. В председатели совета отряда выбрали одну длинную девчонку, а я со своим соседом оказались в группе "Поиск". И стали бороться за право называться именем Рогова (если я не путаю). Кто это, я себе до сих пор слабо представляю. Вроде, герой войны. Собрания группы "Поиск" я любил посещать только вместо уроков.

А уроков становилось все больше. Картинки в учебниках попадались все реже, да и те перестали быть цветными. Учить надо было не по одной страничке, а по пять-десять. Тогда я понял, что гораздо больше люблю математику, чем географию. Даже учитывая, что в громоздких вычислениях я постоянно ошибался из-за невнимательности и мог по десять минут вспоминать, сколько будет трижды девять. В расположении городов на карте и в их названиях я вообще не видел логики. Это надо было тупо зубрить. А памятью я никогда не мог похвастаться (только если мудозвонной). И запомнить семь страниц неинтересного текста про средневековую Англию тоже не мог.

В этой связи школу я ненавидел люто. Я научился добиваться у себя температуры до 37,5 без использования горячей воды и батареи. Я стал часто и подолгу болеть (по собственному желанию), чем изрядно испортил нервы маме. Моим рекордом было ОРЗ, плавно переросшее в пневмонию и продолжавшееся 2,5 месяца. Я бы еще дольше болел, но маму стало реально жалко. У нее уже все из рук валилось.

Когда болеть было слишком подозрительно, я в поисках повода, чтобы не ходить в школу, начал задумываться о самоубийстве. Повеситься всегда казалось мне слишком сложно и неприятно, утопиться — тем более. Чем можно наверняка отравиться, я не знал. А учитывая десятый этаж, мысль о шаге в пустоту просто напрашивалась. Как-то раз я даже влез на тумбочку на балконе, которая стояла вровень с перилами. Подполз к краю, оценил высоту, попробовал закрыть глаза… Слез, пошел в свою комнату и долго еще сидел, представляя, как бы все рыдали, если бы я погиб, как сокрушались бы, что заставляли меня ходить в эту несчастную школу.

Тогда же меня сильно увлекла преступная романтика. Конечно, быть сильным, благородным и великим — это здорово. Но это требует очень больших затрат времени и энергии. Надо заниматься спортом, не бояться тех, кто сильнее и т.д. Поэтому я решил быть плохим.

В Купавне мы с Аркадием частенько таскали у отцов сигареты и курили не в затяг. В Москве я таскать сигареты боялся — вдруг заметят. Поэтому когда никого не было дома, я выходил во двор, собирал бычки, высыпал оставшийся в них табак в спичечный коробок, возвращался домой, сворачивал из тетрадного листа самокрутку и курил, усевшись на балконе. Когда выходить было лень, я курил чай. Адреналин бил изо всех щелей — если бы об этом узнали, влетело бы мне крепко.

Тогда же я начал свою теоретическую подготовку к воровскому мастерству. Я зачитывался детективами, описаниями афер и краж. Возможно, это даже помогло мне впоследствии, когда я стал воровать в магазинах книги.

Но все это не мешало мне оставаться полным придурком в глазах нормальных ребят. Школьные перемены я проводил в компании еще нескольких отморозков, не дружащих с физкультурой. Мы играли в салки-пересалки. Это пока вся школа носилась по этажам, играя в сифака. Пересалки — игра странная. Если в обычных салках тебя осалили, ты не можешь сразу салить того, кто это сделал. Тут все наоборот. И тактика заключается в том, чтобы пересаливать водящего до тех пор, пока он не потеряет бдительность, чтобы ты мог увернуться и убежать. Так вот все перемены мы и перемещались по рекреациям вдвоем-втроем, беспрестанно трогая друг друга и глупо улыбаясь.