Через месяц "лечения" в 20-й горбольнице меня отпустили на свободу, поддавшись настояниям моей мамы. Она заявила, что уход за больным она сумеет обеспечить гораздо лучше, если я буду находиться дома, а не в неотапливаемой палате на 10 человек с пьяными санитарами. Бороде (см. "Больничные байки") было в общем-то все равно. Мы подписали телегу о том, что нас предупреждали и что мы осознаем ответственность. И я был переправлен к своей живой тогда еще бабушке в Выхино, ибо родителям надо было ходить на работу, а за мной нужен был постоянный присмотр.

В лицей я не ходил еще около месяца. Жить у бабушки было скучно. В 16 лет о здоровье не задумываешься, особенно после попытки суицида. И пить мы еще не умели. НО ПИЛИ! Буквально через 2 дня после того, как я приехал из больницы, ко мне в гости завалились Гарик с Князем. Пока бабушка ходила в магазин, мы распробовали несколько водочных настоек, которые нашли в холодильнике. Причем самую вкусную, вишневую, мы распробовали до конца.

Потом наступила пятница. 6-е число. После рождества-92, которое отмечалось у меня дома, мы решили отмечать 6-е число каждого месяца. Февраль был пропущен из-за моего отсутствия, а тут родители дали согласие на сборище. Типа, пусть ребята отпразднуют возвращение товарища. В субботу собирались по тому же поводу с родителями.

Второе 6-е число вошло в историю, как день нелепый до безобразия. Кроме Русской водки, которую привез Аркадий, мы выпили запас Пшеничной из бабушкиного буфета и допробовали еще пару облепиховых настоек. Мы орали в микрофон моей старой "Электроники" Алису и ГрОб, ибо у нас была "группа", и мы "записывались". Мы пытались убедить бабушку, что мы не пили (Барсуков: "А я ваще не пью, у меня сердце больное!"), посылали ее нахуй, дали просрацца всем соседям, сожрали орехи для завтрашнего торта и долго не хотели расходиться. Дома блевал только я, остальные донесли выпитое до выхода из подъезда. Но в целом вели себя отвратительно. Когда на следующий день приехали родители, я был не в силах даже похмелиться.

Это я все к тому, что не прошло и недели после моей выписки, как я уже бессовестно жрал водяру и срать хотел на то, что из носа у меня ручьем лился ликвор (мозговая жидкость). И поведения своего менять не собирался. Так бы все и продолжалось, если бы не пришло лето.

Лицей закончился. В МЭИ мы с Гариком поступили. С чистой совестью я уехал в Купавну. Жарким июльским днем Аркадий потащил меня с собой в Москву — ему надо было подъехать на работу к своей будущей первой жене, Женьке. Мы не выпили еще ни грамма с самого утра. Мы опаздывали. Мы бежали. На выходе из метро Площадь Революции меня настиг первый головной приход.

На бегу под палящим солнцем я услышал, как в голове у меня что-то забулькало. Звук был приблизительно как из бутылки водки, если ее перевернуть открытым горлышком вниз. После этого меня накрыло. Я успел крикнуть убегающему Аркадию, что подожду его здесь. Он вроде вернулся, спросил, в чем дело, но время шло — и он убежал на стрелку. Я сел на бордюр какой-то стоянки, между дорогих иностранных машин... Потом лег. Боль была такая, что меня вырвало. И не раз. Охранник со стоянки уже хотел было меня сдавать в вытрезвитель, но тут вернулся Аркадий. Кое-как он заставил меня встать и дойти до метро. Блевать я не прекращал. Голова болела все сильнее. Я регулярно ложился прямо посередь улиц, в метро, в электричке, на платформе и отдыхал. За 4 часа Аркадий сумел-таки довезти меня до Купавны. Я доплелся до кровати и вырубился. Когда проснулся, голова не болела.

Поначалу я думал, что все обойдется. И продолжал пить и веселиться. Но следующий приход застал меня на озере, где я блевал от боли под уверения мамы Дукалиса, что "жизнь прекрасна и удивительна". Потом по дороге к сторожам, чтобы позвонить. И так далее. К концу лета я додумался до того, чтобы бросить пить. Это был первый раз в моей жизни, когда я ограничил себя в алкоголе. Еще пару раз голова давала о себе знать уже в институте. Потом все закончилось.

А в феврале 93-го у меня опух глаз. Тот самый правый глаз. Под этим предлогом я отпросился с какой-то лабораторки и пошел к врачу в институтскую поликлинику. Там мне поставили диагноз "абсцесс лица" и прописали холодные компрессы. Компрессы ни хуя не помогали, но через пару недель опухоль как-то сама собой спала.

После этого глаз опухал практически каждую зиму в той или иной степени. Я перестал обращать на него внимание, а на вопросы типа "что с тобой?" отвечал: "Голова опять вспомнила, как я ее побил, и теперь дуется". Так продолжалось до 99-го года. То есть почти 7 лет.