Прошло три года с моего последнего посещения больницы. Уже месяцев пять, как у меня перестало течь из носа после того, как я поплясал у Юстаса на дне рождения. Ничего, как говорится, не предвещало...

Во время отдыха в Болгарии мне вдруг пару раз прихватило голову. Но как-то непривычно прихватило. Боль была несильная, тягучая и вызывала только общую слабость. Один раз Lee даже пришлось меня буквально на руках в гостиницу переть — ноги подгибались. Но тогда я списал все на алкоголь и на неумеренность в забавах на воде. Вроде как перенырял.

А по возвращении домой... у меня опять опух глаз. Такого сюрприза я не ожидал. Оставшиеся две недели отпуска я кое-как протянул, а по выходу на работу занялся укладыванием себя в очередную больницу. Пока в поликлинике решили, что необходима не плановая, а срочная госпитализация; пока я попал на консультацию к Пискунову; пока он объяснил мне, что на этот раз надо устранять причину, а не следствие (то бишь, штопать те дыры, через которые ликвор подтекал); пока он договорился со своей командой в институте нейрохирургии им. Бурденко; пока я связался с ними; пока я собрал все необходимые документы... прошло три недели. Сначала бровь пыталась набухать, потом зафиксировалась и успокоилась. Никуда не торопясь, 22.09.03 я улегся в госпиталь.

Несмотря на предшествующие проволочки, в самой больнице все происходило очень оперативно. После обеда мне сделали последнюю томографию, а на 14:00 следующего дня назначили операцию. Нейрохирург объяснил, что проходить она будет в 2 этапа. Сначала лор вскроет мне бровь по старому разрезу, почистит пазухи и посмотрит, можно ли добраться до дыры снаружи. Скорее всего, не получится, поэтому на втором этапе нейрохирурги вскроют мне череп и заштопают дыру изнутри.

Вечером в мою двухместную палату привезли соседа. Звали его Абдулла Хасанович, родом он был из Чечни. У него была опухоль в районе мозжечка, из-за которой он плохо слышал и очень плохо ходил. Зато как он храпел!!! Той ночью я выслушал такой концерт, который не стыдно было бы давать и в консерватории.

Утром 23 сентября ко мне пришел анестезиолог. Предупредил, что операция будет под общим наркозом с интубацией. Это когда в горло трубку вставляют кислородную. Предупредил, что когда я очнусь, трубку трогать не надо — они ее сразу сами удалят. Спросил, нет ли у меня аллергий и противопоказаний. И, довольный, ушел.

К часу за мной приехала каталка. В прошлый раз я уснул еще по пути в операционную. Теперь же я в течение часа наблюдал, как меня готовят. После того, как меня подключили ко всяким системам жизнеобеспечения, пришел, наконец, тот самый анестезиолог. Веселый. Заявил, что он только что из отпуска, основательно все подзабыл, но надеется, что руки сами вспомнят. Шуточка была так себе, поэтому смеяться я не стал, только хмыкнул. Восприняв это, как признак страха, доктор сделал вид, что ему совестно: ничего, мол, не беспокойтесь, это мы так шутим. Я взглянул на него с жалостью и заявил: "Ничего-ничего. Я САМ ШУТНИК!" Анестезиолог немедленно заткнулся, заказал медсестрам три шприца со своей наркотой и... уже на втором я отрубился.

Когда я очнулся, первой моей ошибкой было сразу распахивать глаза. Ну то есть пытаться. Потому как правый глаз не открывался вообще, а левый — только на миллиметр. И в нем, похоже, завернулась внутрь ресничка. Поэтому, когда я его приоткрыл, он немедленно наполнился слезами.

Вокруг меня суетилась толпа народа, которую я сквозь слезы воспринимал, как большие зеленые пятна. Руки были на щадящих вязках — не намертво к каталке, а на поводках сантиметров по 15. То есть, двигать можно, но мало. Попробовав изменить положение головы, я обнаружил, что над правым ухом у меня что-то болтается — размером с кулак и довольно тяжелое. Прикинув, что туда мне могли выложить лишний (запасной, оставшийся) мозг, я решил не рыпаться и не ворочаться. Мало ли, поврежу еще что-нибудь... А вдруг оно мне надо?

В горле действительно была трубка. Поэтому говорить я не мог, мычать не мог, глотать тоже. Зато мог дышать. Твердо помнил, что трубку трогать не надо, и обещание, что ее сразу уберут.

Тут персонал заметил, что я пришел в себя, в руки мне немедленно засунул пальцы мой нейрохирург и завопил: "О, как хорошо, очнулись, ну-ка, пальчики мои сожмите!" Пальцы его я чувствовал. Только сжать не мог, как ни пытался. Руки после наркоза не работали. Врач разочаровался, сказал, мол, ладно, приходите в себя... и все разбежались.

Я остался один. Чем больше я думал о том, что с трубкой меня наебали, тем больше мешала трубка. Я попробовал подвигать ее глотательными движениями, но очень быстро заболело горло. Чтобы отвлечься, я быстренько разработал руки, ноги и... и все, больше разрабатывать было нечего. Трубка продолжала мешать. Никто не приходил. Звуков я издать не мог. Осознав, что сильно нервничаю, я подумал, что так дело не пойдет. Надо расслабляться, иначе доведу себя хрен знает до чего. И расслабился так, что задремал.

Проснулся я от того, что меня трясет за плечо медсестричка со словами: "Эй, дыши! Дыши давай, говорю!" Довольно долго я пытался сообразить, чего она хочет. А потом заметил, что действительно не дышу. Сделав пару показательных вдохов-выдохов, я добился, чтобы она ушла. Стало интересно. Похоже, я ЗАБЫЛ ДЫШАТЬ! Появилось поле для экспериментов. Я выдохнул и задержал дыхание. Через пару минут (!!!) машина, к которой я был подключен, начала мерзко пищать. Я дождался, пока в пределах видимости появится та сестра, закрыл глаза и спокойно задышал. Сестра убежала. Я снизил глубину вдохов до минимума, потом поглубже выдохнул... Дышать не хотелось. Трубка была волшебной.

Я веселился таким образом уже минут десять, когда опять набежала вся бригада. Предложенные к сжиманию пальцы я поймал на сей раз еще в воздухе, насколько вязки позволяли. Врач обрадовался, очень просил отпустить, потом попросил подвигать ногами. Я подвигал так, что, по-моему, пара практикантов отшатнулись. Врач остался доволен (видимо, тем, что я его все-таки отпустил) и сказал, что, раз такое дело, трубочку мне скоро изымут. И опять никого вокруг не стало.

Я было настроился на продолжение игры "дышите — не дышите", но появилась очередная сестра. Этакая мышь в очках. "Я вам сейчас трубочку выну. Сейчас выну вам трубочку. Вы сразу дышите. Сейчас..." И вынула.

За трубочкой тянулся здоровенный хвост из сгустков крови, мокроты, слюней и соплей. Еще примерно столько же осталось в горле. Половину я немедленно с наслаждением проглотил. Просто соскучился по глотательным движениям. В это время сестра включила свой медицинский пылесос (типа как у стоматологов — тоненькая такая трубочка, чтобы слюни отсасывать) и сказала: "Плюйте!" Какая же это была ошибка! Я на пылесос внимания не обратил. Моя смотровая щель была обращена прямо на нее. С утробным звуком я отхаркнул большую часть горловой субстанции и, не целясь, плюнул.

Не помню, попал ли я именно в очки, но умылась она знатно. Со вздохом безысходности пылесос был поднесен к моему рту: "Я имела в виду, сюда плюйте..." Я попробовал пропихнуть в это отверстьице очередной сгусток. Пылесос заглох. Остатки я сплевывал в специальное корытце — мы пришли к соглашению, что так будет правильно.

Оплеванная мышь удалилась чиститься. Я опять остался один. В глубине носа торчали тампоны, дышать можно было только через рот. Рот пересох минут через 15. Через полчаса распухший язык начал больно скрести по небу. И тут, о чудо, мимо бежит очередная сестричка. Надо было действовать решительно. Я прекрасно помнил, что пить после наркоза нельзя под угрозой сблева, но это уже казалось несущественным.

— Деушк, деушк, деушк!

С визгом тормозя в колы: — А?

— Два вопроса. — чтобы после первого не сорвалась.

— ???

— Первый: руки можно развязать?

— Нет.

— А одну? Вот эту? — демонстрируя правую руку, которая без капельницы, — Я в сознании, она просто затекает.

— Тогда можно. — и отвязывает.

— О! Другое дело! Второй: попить можно? — без надежды на положительный ответ.

— Угу.

Откуда-то из-под моей освобожденной руки она извлекла спринцовку, набрызгала мне в рот глотка на три и скрылась. Следующие десять минут были счастливыми. Потом все стало возвращаться на круги своя. Через полчаса девушка бежала обратно. Я получил еще три глотка освежающей теплой воды.

А еще через полчаса вокруг собралась бригада по смене постельного белья. Как же они это делают!!! На раз-два я был перекачен на бочок, простыню выдернули, три — на другой бочок, подсунули новую... Короче, через минуту я лежал на безупречно застеленной каталке. Уйти они не успели.

Все-таки пить после наркоза нельзя. Обеспокоенное перекатами нутро мое взбунтовалось. Заметив, что я начинаю дергаться от позывов, сестры немедленно достали откуда-то очередное корытце, уже застеленное клеенкой. "Что, тошнит? Давай вот сюда, налево, налево поворачивайся!" Мне было уже не до них. Отвернувшись ВПРАВО, я наделал на разложенные рядом инструменты, включая ту самую спринцовку. Ну и одеяло с простыней не обделил. "Ну что же вы... Надо же было влево..." И через две минуты меня перестелили еще раз.

За этим процессом я успел спросить, сколько времени. Оказалось, три часа ночи. До утра мне предстояло пребывать в реанимации. Вспомнив прошлую операцию, я понял, что париться нельзя — время начинает течь гораздо медленнее. И, устроившись поудобнее, я уставился в потолок и три часа провел в таком спокойствии, что сам потом удивился. Я даже не спал — лежал, смотрел вверх и вяло размышлял ни о чем.

А в седьмом часу меня отвезли на первую перевязку. Нейрохирург, отдирая бинты, сказал, что сейчас они просто присохли, а завтра уже будет гораздо легче. Большая часть головы у меня ничего не чувствовала, поэтому мне и в этот раз было как-то не тяжело. Еще он рассказал, что зашпаклевали они мне две дыры диаметром по 2 см каждая. Ни на одной томографии их видно не было. Ткани для этого они брали с моего лба (видимо, поэтому у меня теперь на лбу третий глаз, хотя была версия, что пока я был под наркозом, они моей головой в боулинг играли). И еще оказалось, что тот тяжелый предмет, который болтался у меня над ухом — это обычная груша (клизьма), выполнявшая роль отсоса для крови. Ее тоже сняли за ненадобностью.

Потом меня отвезли в палату, где я и уснул. Следующие два дня прошли спокойно — я восстанавливал силы, то бишь ел и спал. Абдулла Хасанович пребывал в реанимации, поэтому мешать мне было некому. Вставать было нельзя, ибо в позвоночник мне вставили дренажную трубку, через которую в бутылочку должен был стекать ликвор при его избытке. На трубке был специальный регулятор с колесиком, как на капельнице, чтобы открывать и закрывать отток. Когда на второй день у меня заболела голова, врач сказал: "А вы дренаж закройте. И подождите часа три. И вообще, как только что-то не так, вы положение регулятора меняйте". Я перекрыл трубку, голова вскоре болеть перестала. И я про дренаж забыл.

Вернулся в палату Абдулла Хасанович. С женой в качестве сиделки. И с таким изумленным взглядом в разные стороны, что окулистам пришлось потом ему один глаз вправлять. Храпеть он перестал, зато начал икать. Храпела за него жена. Когда к нему пришел с осмотром врач, жена стала жаловаться, мол, не спит почти, икает и не ест ничего. На что врач ответил: "Ну снотворное мы вам пропишем. Икает... Дело в том, что раньше опухоль сдавливала мозжечок, из-за чего и были различные нарушения двигательного аппарата и т.п. Теперь мы ее удалили, и ваш МОЗГ ПРИВЫКАЕТ ЖИТЬ В НОВОМ ОБЪЕМЕ. Поэтому ИКАТЬ ВЫ ИМЕЕТЕ ПОЛНОЕ ПРАВО! А вот кушать надо обязательно. Вы почему не кушаете?" Тут Абдулла Хасанович завращал безумными глазищами и заявил: "А она вот мне бульон принесла — и не дает!" Оценив взгляд этого чучмека, доктор потихоньку попятился к дверям: "Ну что же вы ему бульончика-то не даете? Видите, КАК ОН ЕГО ХОЧЕТ?! Непременно дайте ему... бульончика..." — и сбежал.

На третий день перевязку мне сделали уже чисто для проформы. А на четвертый, сняв бинты, нейрохирург задумчиво сказал: "Ну что вам здесь перевязывать? На хрена нам лишний гемор? Пусть голова дышит". Потом посмотрел на бутылку, в которую должен был стекать ликвор, проверил регулятор на трубке и спросил: "А вы его вообще открывали? Нет? А чувствуете себя нормально? Ну так мы его сейчас снимем, если он вам не нужен". Очень мне этим Бурденко понравился. Никаких проблем — все быстро и спокойно.

Теперь я мог ходить. И первое, что я сделал, приехав в палату, это пополз курить. Интересно, что пока было нельзя, курить не хотелось. Но как только стало можно... Теперь представьте, что сделала со мной первая за четыре дня сигарета! Обратно из курилки я возвращался, держась одной рукой за маму, а другой за стенку. Но уже на следующий день ходил курить сам, не опасаясь рухнуть по дороге. Врач подарил мне медицинскую шапочку, чтобы я других пациентов не распугал, и я щеголял в этой шапочке и с макияжем в виде зеленки на брови.

На седьмой день после операции мне сняли швы и отпустили домой. Через две недели я выпил первую бутылку пива. Еще через неделю я нажрался на пару с Драйвером. А с ноября пошел на работу, как полноценный член общества.